2 Срезневский И. И. Древние памятники русского письма и языка, 2 изд. СПб, 1882, с. 1, где говорится о написании еще до Х в. книги “Русскым гласом”, касающейся жизни Константина философа, славянского просветителя (в монашестве Кирилла). Сама книга, пишет автор, не сохранилась, но она указывается во всех известных древних документах.

Среди сохранившихся до наших дней многочисленных летописей видное место занимают Новгородские. Старая Русса в них упоминается очень часто. Причем в тексте она пишется как “Руса”, а в некоторых описаниях, как “Роуса”, “Роуше”. Кстати, отсюда и возникло название жителя этого города — рушанин или русский.

А. Ф. Медведев (62) дает хронологическое обоснование превращению термина Роуса—Руса, Старая Руса в современное название древнего русского города — “Старую Руссу”.

Если взять третий том Полного Собрания Русских Летописей за период с 1167 по 1581 г., то о Старой Руссе упоминается в нем 25 раз (в среднем шесть раз в столетие). Отсюда мы узнаем, что в это время город четыре раза подвергался вражескому разорению и пять раз терпел бедствия в результате междоусобных войн. Должны предупредить — это то, что успел записать летописец, а на самом деле Старая Русса, по-видимому, подвергалась более частым разрушениям, так как она служила передовым опорным пунктом при защите Новгорода с юга.

Безусловно, письменные документы составлялись и в самой Руре — в монастырях, церквах, но они погибали во времена частых вражеских нашествий, разорявших город дотла.

Ниже предлагаем выписки из русских летописей о некоторых событиях из жизни древней Старой Руссы за период с 1167 по 1763 г.

Начнем с первого упоминания: “В лето 6675 *... Святослав пришел с суздальцами и с братома и с смоляны и с полоцаны к Русе, идоша Новгородцы с Якуном противу их, они же не дошедьше, во-ротишася, не успеша бо ничтоже...” (1 — с. 14; 2 — с. 12; 3 — с. 163; 7 — с. 235; 15 — с. 123; 18 — с. 47; 22 — с. 32; 25 — с. 75). Спустя двадцать пять лет (1192 г.) в летописях появляется запись о строительстве в Русе церкви Мартирием (1—с. 20, 216; 2—с. 17; 8—с. 20).

* По современному летоисчислению — в 1167 г.

За 1194 г. имеется лишь краткая запись: “...а потом и Руса погоре”. 1 – с. 22, 127, 217; 2 – с. 17; 3 – с. 170; 5 — с. 102; 8 — с. 23).

Новгородцы придавали большое военное значение Русе в защите своего города, а потому в 1199 г. они сооружают оборонительный вал (“...в Русе город обложиши”), а спустя два года (1201 г.) “...срубиша в Русе город”. Это значит, построены дополнительно деревянные укрепления (1 — с. 24, 25, 127, 128, 217, 218; 2 – с. 18; 3 – с. 171; 8 — с. 33; 12 — с. 47). И вскоре (1223 г.) рушалам пришлось выдерживать нападение на Русу Литвы, которое записано так: “...выеха Федор посадник Руский с рушаны и бися с Литвой...” (1 — с. 39; 2 — с. 28) **. В следующее лето литовцы “...дошедьше до Русы, вопятишаса”. (22—с. 64). Вспятились, испугавшись рушан.

** Татищев В. Н. (113, т. IV, с. 316) добавляет, что рушане “...погубив много люди, едва лесами отьидоща”.

Затем проходит десять лет, надо полагать, для Русы спокойных, так как летописцы о ней ничего не упоминают. А в 1234 г. Руса снова подверглась литовскому нападению, о котором записано: “...изгониша Литва оли до торгу и сташа рушане, и засада: огнищане и гридьба, и кто купець и гости и выгноша я ис посада опять, бьющеся на поле; и ту убиша неколико Литвы...”. Литовская орда была разбита рушанами под водительством новгородского князя Ярослава Всеволодовича; “...многих изби, иные и ибежаща”. (1—с. 49; 2-е. 30; 3-е. 173; 8—с. 104; 22—с. 73).

В 1270 т. князь Ярослав Ярославич (брат Александра Невского) не поладил с новгородцами, и пришлось ему “...пойде об ону сторону к Русе и седе в Русе”. Здесь князь долго отсиживался, пока не последовало примирение с новгородцами (1 — с. 62, 221; 2 — с. 42; 3 – с. 196; 8 — с. 149; 22 — с. 89) **.

** Приведем выдержку из “Договорной грамоты Новгорода с князем Ярославом Ярославичем” от 1270 г.: “А в Русу ти, княже, ездите на третиюю зиму. А лете, княже, ездите на Озвадо зверя гонит”, (21, с. 136).

Междоусобные войны удельных князей вовлекли в эти братоубийственные раздоры и рушан, которые в 1316 г. принимают участие в защите Новгорода от нападения рати князя Михаила Тверского (1 – с. 71; 3 – с. 206; 5 — с. 187).

В Русе — внешней новгородской крепости — много было каменных церквей, составлявших надежные оборонительные пункты, но о строительстве большинства их летописец умалчивает.

Только в 1371 г. упоминает летопись: “...поставиша в Русе церковь каменну святогу Николу...” (1 — с. 89, 133; 2 — с. 66; 6 — с. 18; 7 — с. 16; 13 — с. 94; 14 — c. 111), сохранившуюся до наших дней, как и церковь Георгия, построенную в 1410 г. (Медведев А. Ф., 62). Есть еще упоминание о постройке ц. Бориса и Глеба в 1403 г. (22 — с. 397), но она в XV в. после разрушения не восстанавливалась.

Но вернемся опять к гражданским делам. Наступает вторая половина XIV в. По каким-то причинам Новгород в 1384 г. “...даша град Русу и Ладогу” на кормление литовскому князю Патрикию Наримантовичу (1 — с. 93; 2 – с. 90; 9 — с, 84; 13 — с. 131). Патрикий отличался большой хитростью и вероломством. С его именем появилась поговорка — “лиса патрикеевна”. Рушане подвергались ставленниками Патрикия “лютым” издевательствам, которые прекратились в 1386 году благодаря настойчивому вмешательству Дмитрия Иоановича Донского, освободившего Русу (М. И. Полянский, 87, с. 16).

В 1404 г. Руса опять была отдана “на кормление”, но уже смоленскому князю Юрию Святославичу (2 — с. 144; 4 — с. 107; 6 — с. 190; 13 — с. 148). Какое время она “кормила” князя — летопись умалчивает.

В XV в. летописцы упоминают четыре эпидемии “...в Новгороде, и в Пскове, и в Русе, и в Летове, и в Немцах нача мор быти железою и охрак кровью...”. Мы же приведем только запись 1417 г., в которой сказано, что “...живые не успеваху мертвых погребати...”. Мор был ужасен, все люди приготовлялись к смерти (1 — с. 107, 135; 2 – с. 115; 3 – с. 260; 6 — с. 89; 13 — с. 165; 15 — с. 231; 18 — c. 145; 19 — c. 178). Эпидемия повторилась в 1424 г. (13 — с. 177).

Несчастья не оставляют людей. На смену мору в 1425 г. приходит засуха (горели леса, хлеба, гибли птицы), а через пять лет опять Руса страдает от мора и повторившейся засухи.

Еще через пять лет, в 1435 г., рушане участвуют в походе новгородцев (под водительством Федора Астафьевича) на Ржев с требованием уплаты дани (1 — с. 111; 2 — с. 121).

XV в. знаменуется уничтожением феодально-вечевой республики Новгорода. События нарастают. Москва не может согласиться с новгородским своеволием. Первый удар наносится в 1456 году, который летописцы описывают подробно: “Той зимы князь Василий Васильевич * пошел с всею своею силой к Великому Новгороду, а по Русу послал изгонную рать Семена Карамышева, да Васенька и иные воеводы с татары...” в Русе “...животы пограбиша и у святых церквей двери выломаша, и от икон круту отымаша, и много зла учиниша, серебра, и злата, и порть и всякого товара пограбиша, а Рушан почаша имати и бити и животов у них сочити...” (13 — с. 194; 14 — с. 210).

* Василий II (1415—1462), прозванный “Темный”, был ослеплен внутренними врагами.

О большом богатстве, захваченном московским войском в Русе, есть небольшая фраза, встречающаяся во многих летописях: “Князь Иван Стрита и Федор Басенок придоша на Русу и взял множество богатства их и товару” (1 — с. 144; 2 — с. 132, 216; 3 — с. 31; 6 — с. 146; 10 — с. 110; 16 — с. 447; 17 — с. 460).

Год 1471-й начался для Русы грозными событиями. Еще ранней весной войска литовского князя Михаила Олельковича на пути из Новгорода в Киев ограбили Русу и все селения до Холма (2 — с. 237). Такой разбой возможен был тогда из-за раздробленности средневековой Руси на отдельные удельные княжества. Сын Василия Темного Иоанн III —- великий князь московский — продолжил объединение Руси в единое государство. Новгородцы, узнав о стремлении Москвы лишить их самостоятельности, пошли на преступный сговор с Польшей.

Вот такой договор в это время заключил Новгород с королем польским, князем литовским Казимиром IV. “А пойдет князь велики московский на Велики Новъгород, то тебе нашему господину честному королю всести на конь за Велики Новъгород...” (21 — с. 249).

Но в лето 1471-го “...князь велики, не хотя своей отчины Новгорода перепустити королю совокупив силу великую...”, решил расправиться с изменниками. И “месяца июня 6 в четверток на Троицкой недели отпустил воевод своих с Москвы: князей Даниила Дмитриевича Холмского да Федора Давыдовича Пестрого-Стародубского... и сам пойде, а с ними брата его князь Юрий, князь Андрей, князь Борис... придоша под Русу. Ту бысть бой воеводам великого князя с новугародцами и поможе Бог воеводам великого князя и убиша их яко до 4 тысец...”. Воеводы же великого князя “Русу пожогши, а сущее в ней все разграбиша двинулись дальше к озеру Ильмень (2 – с. 127, 128, 240, 242; 4 — с. 8, 191—192, 193; 6 — с. 162, 164, 166; 10 — с. 110, 130, 133—134; 14 — с. 228, 230; 15 — с. 282, 290, 16 — с. 535), где произошли еще две кровопролитные битвы — около села Коростынь и на р. Шелони, окончившиеся “победой на Новгородцы” (10 — с. 133; 16 — с. 537).

23 июля этого же года (по старому стилю) великий князь московский Иоанн III вернулся в Русу, а на следующий день, когда отмечалась память святых Бориса и Глеба, “...князь повеле казнити главною казнью новгородских посадников за их измену и за отступление Дмитриа Жакова Борецкого и Василия Губу Селезнева, да Ересея Сухощека, да Киприана Арзубаева” (10 — с. 137—138; 14 — с. 232; 16 — с. 540; 17 — с. 482; 18 — с. 191; 19 — с. 190).

Ужасная церемония казни очень образно представлена в уникальной теперь книге М. И. Полянского (87.., с. 20—21). Начнем со строк: “В это время великий князь был не в палатке, а сидел на особом возвышении, в резном золоченом кресле, под балдахином, стоявшим перед палаткою, лицом к площади и уцелевшей от пожара церкви Бориса и Глеба.

С балдахина спускались золотые кисти, перехватывавшие богатую парчовую драпировку.

По бокам балдахина стояли отроки во всем белом и держали в руках секиры с длинными рукоятками.

Бояре полукругом стояли около балдахина, а несколько впереди их, сбоку у ступенек, стоял знаменитый грамотей своего века архиепископский дьяк Степанко Бородатый, “отменным манером умевший воротите русскими летописцами”.

После объявления главным воеводам их вин и прочтения Новгородской грамоты королю Казимиру (21, с. 249), великий князь Иоанн III повелел казнить Борецкого, Арзубаева, Селезнева-Губу и Сухощека, и они тут же на площади, в присутствии великого князя, были обезглавлены татарином Ахметкою Хабибулиным, причем язык Селезнева-Губы был отрезан и отдан за дерзкую речь перед Иоанном на съедение собакам. Прочие пленники были закованы и отправлены в Коломну и по московским темницам”.

Старая Русса, по воле случая, оказалась тем местом, где была подведена черта многовековому феодально-вечевому укладу, господствовавшему на обширных Новгородских землях. Пройдет еще семь лет, и Господин Великий Новгород потеряет полностью свою независимость, влившись в единую, централизованную Русь.

Наступает XVI в., принесший в первую его половину успокоение и для Старой Руссы. Однако вторая половина открывает почти на целый век полосу новых людских страданий. Так, в 1552 г., затеим в 1567 г. Русу постигает страшный мор (1 — с. 251; 2 — с. 317). В довершение этого народного бедствия наступившая вероломная эпоха Иоанна Грозного разрушает экономику и Новгородских земель. Этим воспользовались иноземные грабители, чтобы поживиться соседским добром.

В 1581 г. литовский воевода Филон Клита (зимой) разграбил и выжег Русу а осенью она подверглась вторичному опустошению войсками польского воеводы Гарабурды (1 — с. 263, 2 — с. 319).

Молодое русское государство переживало тяжелый период, который получил название “смутного времени”.

В 1609 г. польские войска полковника Кернозицкого — союзника Лжедмитрия II, захватили Старую Руссу и засели в ней. А при подходе новгородской дружины поляки, убегая из города, ограбили и подожгли его (Полянский М. И., 87.., Семенов П. П., 93).

В 1611 г. “Немецкие * же люди, видя в Московском государстве такие нестроения и ...взята городы: Ивангород, Ям, Копорье, Ладогу, Русу Старую, Порхов ...и во всех посадиша воевод немецких” (12 — с. 116).

* В то время так назывались и шведы.

Только в 1617 г. 23 февраля (по старому стилю) Старая Русса была возвращена России по Столбовскому договору (110).

Несколько слов о Мартирии Рушанине. Из летописей XII в. сохранилось и дошло до наших дней имя одного из древних рушан — Мартирия. В иных документах он пишется как Мартурий (8 — с. 20), а так же как Мантурий (12 — с. 47). Мы же будем его называть так, как оно укрепилось в истории — Мартирий. Он явился самым первым строителем церквей в Старой Руссе, упоминающихся в летописи.

По сведениям Первой Новгородской летописи (1 — с. 21) Мартирий был родом из самой Русы и “происходил от благородных родителей” (Тихомиров П. Н., 114). Причем если летописец указал, что он был рушанин — житель Русы, то некоторые современные авторы это название превратили в фамилию “Рушанин”.

Мартирий — первый старорусец (точнее — рушанин), оставивший по себе память в древнерусском искусстве. Мы знаем о его жизни очень мало, да и то за последние шесть лет, когда он был избран на пост новгородского архиепископа.

В те далекие времена эта должность была равнозначна княжеской. В летописи (1 — с. 21) так записано об этом: “В лето 1193 года Приставися Гаврила архиепископ... ...новгородцы же, с князем Ярославом, и с игумены, и с Софьяны, и с попы, сдумавьше, изволиша богом избрана Мартурия, и послаша по нъ, и приведоша из Русе, и посадиша и в епископи”.

Не будем говорить о длительной процедуре его избрания на Новгородский епископский стол, как выражались тогда. Все подробности очень хорошо описаны у Тихомирова П. Н. (114) и в брошюре Сергия иеромонаха (94).

Из этих повествований видно, что Мартирий отличался большой любовью к строительству. В этом его главная заслуга. Он почти каждый год своего епископства ознаменовывал построением новых церквей. Скорее всего, Мартирий был строителем и вдумчивым политическим деятелем, чем святительским лицом. Люди, общавшиеся с ним, его очень любили, даже после его смерти канонизировала (причисляли его к “лику святых”). По тем временам такое “причисление” являлось высшим проявлением уважения к заслугам человека.

Мартирий немало потрудился над украшением собора Софии в Новгороде. Он великолепно расписал стены фресками, которые занимают почетное место среди памятников XII в. Кроме того, пристроил к собору с его южной стороны паперть, впоследствии называвшуюся Мартириевской. Там же был даже и колокол, носивший его имя.

Правда, последними исследованиями установлено, что при Mapтирии была расписана только южная часть паперти. Одновременно со всеми работами Мартирий позаботился заблаговременно об устройстве в ней будущего своего погребения ³.